Стишки для лд на первую страницу: Cтихи для лд — еще один способ украсить дневник

Стихи о книге и библиотеке

Ванаг Ю.

Все, что создано умом,
Все, к чему душа стремится,
Как янтарь на дне морском,
В книгах бережно хранится.

Боков В.

Книга – наставница,
Книга – близкий товарищ и друг.
Ум, как ручей, высыхает и старится,
Если ты выпустишь книгу из рук.
Бедным считайте такое жилище,
Где вся забота – набить бы живот,
Где калорийная, вкусная пища
Пищу духовную не признает.
Книга – советчик,
Книга- разведчик,
Книга – активный борец и боец,
Книга – нетленная память и вечность.
Спутник планеты Земля, наконец…

Вера Инбер

Шелест книжных страниц
Нам сопутствует в жизни повсюду,
От бурлящих столиц
До поселка у тихой запруды,
От горячих низин
До просторов Полярного круга,
От кудрей до седин,
Книга — нет у нас лучшего друга

Щипачев С. П.

Есть книги, как дождик по крышам,
как милый приветливый кров,
и книги, которые дышат
простором на стыке ветров.
Счастливые книги, в которых
несмолкшее время хранит
и гул орудийный «Авроры»,
и гул, где взрывали гранит…
Есть книги. В них битв и салютов
суровый и радужный гром
еще не рожденные люди
услышат в далеком своём.

Пальмин Л.И.

Я сижу в библиотеке, полный смутными мечтами.
На меня же смотрят книги золотыми корешками,
И мне грезится: в тех книгах души авторов сокрыты;
Их страдания и чувства в тех листах печатных влиты.
Все, что жгло их и терзало, все их мысли и стремленья. —
Все живет бессмертной жизнью здесь во славу просвещенья.

Абрамов Г.

Я на книгу молюсь, как на хлеба ковригу.
Книга — пища души. Книга — к жизни зовет!
Я принес переплетчику ветхую книгу.
Он листы перешил. Обновил переплет.
Он разгладил углы. Он обрывы заклеил.
Он работал с предельной отдачею сил.
Он ее обихаживал. Холил. Лелеял.
Он страницы умолкшие вновь оживил.
И в искусстве его есть свое вдохновенье.
Есть свое мастерство для добротнейших дел.
Дал он книге старинной второе рожденье —
И поэт вместе с нею помолодел.

Баришевский К.

Книга, как  птица,—
Может весь мир облететь.
Книга — царица —
Может сердцам повелеть.
Книга — богиня —
Чудо свершает порой.
Книга — рабыня —
Часто проходит сквозь строй.

Букина Л.

Стихотворенье, как больной ребенок,
Всю ночь кричало, не давало спать.
Шагает слон… За ним идет слоненок…
И в теплый мир вступает благодать.

И кропотливо-синей мышью море
Дорогу роет в сонной глубине,
И журавли в развернутом просторе
Летят к еще невидимой Луне.

А на слоне, увенчанном цветами,
Лежит ковер, как на хребте земном.
И наверху, с поджатыми ногами,
Индусы восседают вчетвером.         

Самозабвенно дудочка играет.
Звенят литавры… Барабан звучит…
Младенец вновь спокойно засыпает,
А пирамида шествует в ночи.

Стихи и дети — две стихии эти
На лучшее надеются во сне,
Пока идет слоненок по планете
И музыка летает в тишине.

Вашенцев В.

Скучают недописанные строки
И темы незаконченные ждут…
А заново намеченные сроки
Навстречу мне стремительно бегут!

Скользят, как уплывающие тени,
Тускнеют, словно запыленный луч.
И хочется, чтоб ветер вдохновений
Примчался и развеял сумрак туч.

И вольный свет волной золотогривой
Нахлынул бы и душу озарил,
И звонкий стих легко и торопливо
Заветною строкой заговорил!

Жиляев А.

В моей квартире собраны миры.
Они стоят на стеллажах и полках.
Они стоят, застывши до поры,
Но быть открытыми желанья полны.
Я каждый мир любовно обвожу
Мечтающим в него проникнуть взглядом
И каждый раз вздыхаю, ухожу,
Завороженный милым книжным рядом.
И дни бегут, событиями полны,
Влекут меня по жизни за собой.
И снова не до тех мне, что на полках
Образовали неразрывный строй.
Мне стало стыдно обводить их взглядом,
Но я уверен — это до поры:
Настанет день — я ближе к книгам сяду,
И вот тогда — да здравствуют миры!

Мартынов Л.

Где книги наши?
Я отвечу:
— Они во мгле библиотек.

Но с тихой вкрадчивою речью
Подходит этот человек:
— Идемте!
— А куда зовете? Вы кто?
— Я сельский букинист.
Я дам вам книгу в переплете
Из серебра, где каждый лист
То ал, то бел, то желт, то розов,
То дымчат, как полдневный зной,
То ледянист, как от морозов…
Идемте! Следуйте за мной!
— Но почему в пустую ригу
Меня вы молча завели?
— Терпенье! Золотую книгу
Я выдам вам из-под земли!

Какие-то берет он колья,
Какой-то шест, вернее — цеп,
И отмыкает вход в подполье,
Напоминающее склеп.
Здесь веники, и расстегаи,
 И душегреи, и пимы,
Но вот и статуя нагая
Выглядывает изо тьмы.

— Вот, разбирайтесь!..—
Тишь, прохлада.
Со щами кислыми ушат…
О да! Здесь нечто вроде склада,
И в этом складе — прямо клад!
Да, это мудрость! Но источник
Сей мудрости необъясним:
Я вижу — Даниил-заточник
И Ванька-ключник рядом с ним…
Здесь книги есть для разных вкусов
На полке этой и на той:
Для коневодов — князь Урусов,
Для сердцеведов — граф Толстой.
Волюмы, рукописи, свитки…
Чего-чего тут только нет!
Через оконце жидкий, жидкий,
Трепещущий ложится свет.         
Но вот та книга в переплете,
Он о которой говорил.
Действительно, вся в позолоте,    
В пыльце, как с бабочкиных крыл.
Читать я начинаю тотчас,
С рисунков не спуская глаз,
Внимательно, сосредоточась…
Прошли минуты или час?
Нет! Дни огромней, чем комбайны,
Плывут оттуда, издали,
Где открывается бескрайный
Простор родной моей земли,
Где полдни азиатски жарки,
Полыни шелест прян и сух,
А на лугах, в цвету боярки,
Поярки пляшут и доярки,
Когда в дуду дудит пастух.

— Вы
Продаете
Эту книгу? —
Я говорю…
Но где же он?
Его уж нет.
Пустую ригу
Я обхожу со всех сторон.
На дворике светло и чисто.    
Порхают бабочки в саду…

Вы не встречали букиниста?   
Я где теперь его найду?!

Павлинов В.

Шуршат по булыжнику шины,
разносится грохот и крик:
рабочие грузят в машины
 тяжелые партии книг.

Картонные синие пачки,
обвязанные бечевой,
привозит рабочий на тачке
и складывает на мостовой.

А двое других, деловито
друг другу командуя:  «Р-раз!»
бросают в стальное корыто
тюки отпечатанных фраз…

Все новые партии грузов
везут со складских площадей,
и с грохотом рушатся в кузов
тяжелые мысли людей.

Потом их погрузят в вагоны,
и тихо с путей городских
под пломбами двинутся тонны
волнений и мыслей людских…

На дальней, глухой остановке
их ждет справедливейший суд.
Их примут.
Обрежут бечевки.
Раскупят.
Откроют.
Прочтут.

До дыр, до белесого цвета
зачитаны будут одни.
И где-то в тайге до рассвета
в домах не погаснут огни.

Другие в шкафах продежурят,
годами от скуки пылясь,
пока их с махоркой не скурят
иль просто не выкинут в грязь.

Пастернак Б.

Люблю вас, далекие пристани
В провинции или деревне.
Чем книга чернее и листанней,
Тем прелесть ее задушевней.

Обозы тяжелые двигая,
Раскинувши нив алфавиты,
Россия волшебною книгою
Как бы на середке открыта.

И вдруг она пишется заново
Ближайшею первой метелью,
Вся в росчерках полоза санного
И белая, как рукоделье.

Октябрь серебристо-ореховый,
Блеск заморозков оловянный.
Осенние сумерки Чехова,
Чайковского и Левитана.

Рождественский В.

Стареют книги… Нет, не переплет,
Не тронутые плесенью страницы,
А то, что там, за буквами, живет
И никому уж больше не приснится.

Остановило время свой полет,
Иссохла старых сказок медуница,
И до конца никто уж не поймет,
Что озаряло наших предков лица.

Но мы должны спускаться в этот мир,
Как водолазы в сумрак Атлантиды,—
Былых веков надежды и обиды
Не только стертый начисто пунктир:

Века в своей развернутой поэме
Из тьмы выходят к Свету, к вечной теме.

Твардовский А.

Есть книги — волею приличий
Они у века не в тени.
Из них цитаты брать—-обычай —
Во все положенные дни.

В библиотеке иль читальне
Любой—уж так заведено —
Они на полке персональной
Как бы на пенсии давно.

Они в чести.
И не жалея
Немалых праздничных затрат,
Им обновляют в юбилеи
Шрифты, бумагу и формат.

Поправки вносят в предисловья
Иль пишут наново, спеша.
И — сохраняйтесь на здоровье,—
Куда как доля хороша.

На них печать почтенной скуки
И давность пройденных наук;
Но, взяв одну такую в руки,
Ты, время,
Обожжешься вдруг. ..

Случайно вникнув с середины,
Невольно всю пройдешь насквозь,
Все вместе строки до единой,
Что ты вытаскивало врозь.

Гюго В.

Без  книги  в  мире  ночь  и ум
                   людской убог,
Без книги,как стада,
             бессмыслены народы.
В ней добродетель, долг, в ней
            мощь и соль природы,
В ней будущность твоя
            и верных благ залог.

Петрусь Бровка

Брожу по книжным магазинам,
Лишь выпадет свободный час —
Меня влечёт к томам старинным,
К новинкам тянет всякий раз.

Страницы медленно листая,
Стою, теряя книгам счёт,
И вдруг находится такая.
Что сразу за сердце берёт.

Не расставайся с ней. Дружи с ней.
Листай в ночи, забудь про сон.
Нет, не одну, а сотни жизней
Я прожил, в чтенье погружен.

Пабло Неруда

Любовь и долгий путь рождают
                        книгу,
И если нет в ней стран и поцелуев,
Нет человека с полными руками
И женщины нет в каждой капле,
Нет голода, желанья, гнева
                     и дорог, —
Ни колоколом, ни щитом не
                    станет книга,
Нет глаз у книги, рот закрыт
                         и мёртв,
Как предписанье Ветхого Завета.

Щепкина-Куперник Т.Л.

Отраженье исчезнувших лет,
Облегченье житейского ига.
Вечных истин немеркнущий свет —
Это книга. Да здравствует книга!
Неустанных исканий залог.
Радость каждого нового сдвига,
Указанье грядущих дорог—
Это — книга. Да здравствует—
                        книга!
Чистых радостей светлый исток,
Закрепленье счастливого мига.
Лучший друг, если ты одинок, —
Это книга. Да здравствует книга!

Ничто не может остаться золотом Роберта Фроста — Стихи

 Он увидел ее внизу лестницы
Прежде чем она увидела его. Она начинала спускаться,
Оглядываясь через плечо на какой-то страх.
Она сделала сомнительный шаг, а затем расстегнула его.
Подняться и снова посмотреть. Он говорил
Подойдя к ней: «Что ты видишь
Всегда оттуда, наверху, потому что я хочу знать.
Она повернулась и опустилась на свои юбки при этом,
И ее лицо изменилось с испуганного на угрюмое.
Он сказал, чтобы выиграть время: «Что ты видишь?»
Подъем, пока она не сжалась под ним. 
— Я сейчас узнаю. Ты должна сказать мне, дорогая.
Она вместо себя отказала ему в любой помощи
С малейшим напряжением шеи и тишиной.
Она позволила ему посмотреть, уверенная, что он не увидит,
Слепое существо; и некоторое время он не видел.
Но в конце концов он пробормотал: «О», и еще раз: «О».
— Что это… что? она сказала.
— Только то, что я вижу.
— Вы не знаете, — бросила она вызов. — Скажи мне, что это такое.
«Чудо в том, что я не увидел сразу.
Раньше я никогда не замечал его отсюда.
Я должен привыкнуть к этому - вот причина.
Маленькое кладбище, где мои люди!
Такой маленький, что окно обрамляет его целиком.
Не намного больше, чем спальня, не так ли?
Есть три камня из сланца и один из мрамора,
Широкоплечие маленькие плиты там в солнечном свете
На склоне. Мы не должны возражать против них.
Но я понимаю: это не камни,
Но детский холмик...
— Не надо, не надо, не надо, — закричала она.
Она вышла из-под его руки
Тот опирался на перила и соскальзывал вниз по лестнице;
И повернулся к нему с таким устрашающим взглядом,
Он сказал дважды, прежде чем опомнился:
«Разве мужчина не может говорить о своем собственном ребенке, которого он потерял?»
'Не вы! О, где моя шляпа? О, мне это не нужно!
Я должен выбраться отсюда.

  Я должен получить воздух.
Я не знаю правильно, может ли любой человек.
'Эми! Не ходите к кому-то другому на этот раз.
Послушай меня. Я не буду спускаться по лестнице.
Он сел и зажал подбородок кулаками.
— Я хотел бы кое-что спросить у тебя, дорогая.
— Ты не знаешь, как об этом спросить.
— Тогда помоги мне.
Ее пальцы двигали защелку, ожидая ответа.
«Мои слова почти всегда оскорбительны.
Я не знаю, как говорить о чем-либо
Так, чтобы угодить вам. Но меня могут научить
Я должен предположить. Я не могу сказать, что вижу, как.
Мужчина должен частично отказаться от того, чтобы быть мужчиной
С женщинами-людьми. Мы могли бы договориться
Которым я бы связал себя, чтобы держать руки подальше
Что-нибудь особенное, что вы хотите назвать.
Хотя я не люблю такие вещи среди тех, кто любит.
Двое, которые не любят, не могут жить вместе без них.
Но двое, которые это делают, не могут жить с ними вместе.
Она немного отодвинула защелку. — Не… не уходи.
Не несите это кому-то другому на этот раз.
Скажи мне об этом, если это что-то человеческое.
 
Впусти меня в свое горе. я не очень
В отличие от других людей, когда вы стоите там
Отдельно меня бы выгнали. Дай мне шанс.
Я все же думаю, что вы немного переусердствуете.
Что заставило вас думать, что это вещь
Забрать свою мать - потеря первого ребенка
Так безутешно - перед лицом любви.
Можно подумать, его память может быть удовлетворена...
— Вот ты и глумишься!
'Я не, я не!
Ты злишь меня. Я спущусь к тебе.
Боже, какая женщина! И дошло до этого,
Мужчина не может говорить о своем умершем ребенке.
— Ты не можешь, потому что не умеешь говорить.
Если у тебя были какие-то чувства, ты копал
Своей собственной рукой - как вы могли? - его могилку;
Я видел тебя из того самого окна там,
Заставляя гравий прыгать и прыгать в воздухе,
Подпрыгнуть, вот так, вот так, и приземлиться так легко
И скатиться вниз по холмику рядом с дырой.
Я подумал: кто этот человек? Я не знал тебя.
И я полз вниз по лестнице и вверх по лестнице
Чтобы снова посмотреть, и все еще ваша лопата продолжала подниматься.
Потом ты вошел.

  Я услышал твой рокочущий голос.
На кухне, и я не знаю почему,
Но я подошел, чтобы увидеть своими глазами.
Вы могли бы сидеть там с пятнами на обуви
Из свежей земли из могилы собственного ребенка
И говорить о своих повседневных заботах.
Вы стояли лопатой у стены
Снаружи, у входа, потому что я видел это.
«Я буду смеяться самым ужасным смехом, который когда-либо смеялся.
Я проклят. Боже, если я не верю, я проклят.
— Я могу повторить те самые слова, которые ты говорил.
«Три туманных утра и один дождливый день
Сгниет самый лучший березовый забор, какой только может построить человек».
Подумай, разговаривай так в такое время!
Что было, сколько времени береза ​​гниет
Делать то, что было в затемненной гостиной.
Тебе было наплевать! Ближайшие друзья могут пойти
С кем-то до смерти доходит так далеко
С тем же успехом они могли бы и не пытаться идти вообще.
Нет, с того времени, когда человек болен до смерти,
Человек одинок, и он умирает более одиноким.
Друзья делают вид, что следуют в могилу,
Но прежде чем кто-то в нем, их умы обращены
И сделать все возможное, чтобы вернуться к жизни
И живые люди, и вещи, которые они понимают.
 
Но зло мира. у меня не будет горя так
Если я могу изменить его. О, не буду, не буду!
— Вот, ты все сказал, и тебе стало лучше.
Ты не пойдешь сейчас. Ты плачешь. Закрыть дверь.
Сердце ушло из этого: зачем продолжать в том же духе.
Эми! Кто-то идет по дороге!
— Вы… о, вы думаете, что все разговоры. Я должен идти--
Где-то вне этого дома. Как я могу заставить вас...
— Если… вы… делаете! Она открывала дверь шире.
— Куда ты собираешься идти? Сначала скажи мне это.
Я пойду за тобой и верну тебя силой. Я буду! -- 

«Ода греческой урне» Джона Китса Ты приемный ребенок тишины и медленного времени,

Сильванский историк, который не может таким образом выразить

Цветочная сказка слаще нашей рифмы:

Какая легенда о твоем облике витает в листве

Божества или смертных, или того и другого,

В Темпе или в долинах Аркадии?

Что это за люди или боги? Что за девицы?

Какая безумная погоня? Какая борьба за побег?

Какие трубы и тимпаны? Какой дикий экстаз?

Услышанные мелодии сладки, но неслыханные

слаще; посему, мягкие дудочки, продолжайте играть;

Не для чувственного слуха, а для большей милости

Трубка на дух частушки без тона:

Прекрасная юность, под деревьями ты не можешь уйти

Твоя песня, и эти деревья никогда не могут быть голыми;

Смелый любовник, никогда, никогда ты не сможешь поцеловать,

Хоть и побеждай у цели еще, не тужи;

Она не может исчезнуть, хотя у тебя нет твоего блаженства,

Навсегда ты будешь любить, и она будет справедливой!

Ах, счастливые, счастливые веточки! который не может пролить

Ваши листья, никогда не прощайтесь с весной;

И, счастливый мелодист, неутомимый,

Вечно напевая песни, вечно новые;

Больше счастливой любви! более счастливой, счастливой любви!

Навсегда согреться и по-прежнему наслаждаться,

Вечно задыхающийся и вечно молодой;

Вся дышащая человеческая страсть далеко вверху,

Это оставляет сердце печальным и пресыщенным,

Горящий лоб и пересохший язык.